Медсестра Мария Маслова

Материально ответственная кафедры физической электроники Мария Васильевна Маслова отпахала все четыре года на войне. Девочкой, маленькой совсем, в шестнадцать лет, в 41-ом, послали ее на трудфронт копать окопы под Москвой.

Оттуда домой она так и не вернулась. Сначала определили ее в войска противовоздушной обороны. Из зениток пришлось пострелять по вражеским стервятникам. В 41–42 годах часто бомбили белокаменную. Аэростаты, наполненные водородом, водила по городу. А дело это было небезопасно. Бывало, что аэростаты взрывались. Такой взрыв произошел во дворе школы имени Пушкина вблизи от станции метро «Бауманская». Чтобы побыстрее выпустить водород из оболочки, мальчишкам разрешили прыгать на гондоле. Кто-то закурил — раздался взрыв. Вылетели стекла из окон близлежащих домов, были человеческие жертвы.

После того, как необходимость в защите неба Москвы отпала, Марию в медсестры определили в госпиталь к раненым. Их тогда с фронта ох как много поступало. Там, в госпитале, она и закончила войну старшим солдатом — ефрейтором. Тогда только отпустили девушку домой, в мирную жизнь.

А вот эпизоды из ее военного и послевоенного прошлого, рассказанные самой Марией: «Однажды во время войны меня послали разгружать из санитарного поезда раненых и сортировать их по госпиталям. В бумаге сын с отцом направлялись в разные госпитали, а я их в один госпиталь определила. Оба раненых были без сознания. Когда они очнулись, то закричали от радости. Потянулись друг к другу, обнялись и оба упали». При обходе главный врач строго спросил меня: «Почему они вместе?» «Так это же сын с отцом, как же можно их разделять? Так эти двое на меня молились».

А однажды в госпиталь привезли офицера, больного чесоткой. Его поместили в маленькой, изолированной от всех комнате. Офицер непрерывно расчесывал себе кожу в кровь, кричал и нецензурно ругался. Его мазали мазями, но это не помогало, и он продолжал непрерывно кричать. Не помню уж, за какую провинность, меня заставили сидеть при нем. Держу его за руку, не давая чесаться, а он расчесывает тело другой рукой и непрерывно шумит. В конце концов, мне надоело бороться с ним, я связала ему руки и ноги бинтами и привязала к кровати. Первое время он продолжал кричать и ругаться, но потом успокоился.

Через некоторое время состоялся обход главного врача. Отвязать больного боюсь. Заходит врач и видит, что оравший все время возмутитель спокойствия спит. «Почему больной привязан, что это за метод лечения, кто позволил привязывать? Трое суток вне очереди, ефрейтор!» — выпалил он в адрес Марии. Когда же больного освободили от пут, главный врач с удивлением и говорит: «Тело-то почти чистое!» Офицер же, услышавший угрозу в мой адрес, недавно обещавший убить меня, тут вдруг за меня заступился и предложил вместо «губы» дать мне трое суток отпуска.

После осмотра офицер уже не возражал, когда я снова стала его привязывать. На «губу» меня не посадили, отпуска тоже не дали, так что мой метод лечения чесотки, хоть и по умолчанию, признали. Офицер меня зауважал, стал со мной разговаривать. Примерно через неделю его выписали из госпиталя. На прощание он подарил мне золотой браслет, который у меня вскоре, правда, украли.

А вот что произошло с Машей уже после войны. В праздник 1 мая ее привезли на скорой помощи с аппендицитом в 5-ую городскую московскую больницу. Там ей занялись двое совсем молодых врачей — недавних студентов медицинского института. Оперировать стали под местным наркозом. Разрезали живот и стали спорить, что делать дальше. Один из врачей и говорит своему коллеге: «Иди почитай!». Услышав это, Мария тоже вступила в разговор и заявила: «Вы будете читать, а я буду тут лежать?» На это врач, оставшийся при ней в палате, нахально заявил: «А ты, больная, помолчи!» Пожаловалась Маша наутро палатному врачу. Тот ужаснулся и, чтобы, наверное, загладить неприятный инцидент, отнес меня в перевязочную палату на руках.

В палате с ней лежала пожилая женщина, которая все время жаловалась на бессонницу, и требовала, чтобы ей давали снотворное. Врачи же ей его не давали, поскольку лекари считали снотворное наркотиком и боялись привыкания к нему больной. Мария же сумела успокоить больную и без наркотиков, наладив ее сон. Она взяла кусочек сахара-рафинада, аккуратно расколола его на части и поместила в упаковку из-под снотворного. Время от времени она вынимала из упаковки «таблетки» и давала их больной. Та успокоилась и стала спать. Во время одного из обходов врачами больных женщина похвасталась врачу, что ее добрая соседка снабжает ее лекарствами и теперь со сном у нее все в порядке. Рассерженный врач набросился на Машу: «Ты что, в своем уме, даешь человеку снотворное?» Мария же спокойно наклонилась к уху врача и прошептала: «Так это ведь сахар, я ей кусочки сахара даю». «Правда? Ну, ты и молодец, Маша» — уже тихим голосом сказал ей смущенный врач.

Б.Н. Швилкин.

Назад