100-летие со дня рождения Владимира Александровича Красильникова

14 сентября 2012 года исполнилось 100 лет со дня рождения выдающегося ученого и педагога, заслуженного профессора Московского университета, заведующего кафедрой акустики с 1975 по 1987 гг. Владимира Александровича Красильникова. Это событие торжественно отмечалось на специальном заседании кафедры акустики с приглашением гостей 10 октября 2012 г. В.А. Красильников внес фундаментальный и основополагающий вклад в становление и развитие двух актуальных и важных направлений современной физики — это «Волны и турбулентность» и «Нелинейная акустика». Научные достижения В.А. Красильникова получили заслуженное признание и в нашей стране и за рубежом и отмечены рядом наград. В 1976 г. ему присуждена премия им. М.В. Ломоносова, в 1985 г. — Государственная премия СССР, в 2000 г. — премия им. Л.И. Мандельштама.

 

Владимир Александрович — автор и соавтор более 200 научных статей и ряда монографий, основоположник известной научной школы по нелинейной акустике. Статья о В.А. Красильникове, посвященная его 90-летию, размещалась в «Советском физике» в № 4 (29) в 2002 г. и доступна в интернете (http://www.phys.msu.ru/rus/about/sovphys/ISSUES-2002/4(29)-2002/Krasilnikov/). Журнальный вариант той же статьи, который также имеется в интернете (http://www.akzh.ru/pdf/2003_4_573-576.pdf), дополнен ссылками на 12 других статей о В.А. Красильникове, опубликованных в различных научных журналах.

Ниже читателям «Советского физика» предлагается материал, который ранее нигде не публиковался и до сих пор не был доступен в интернете. Это — интервью с Владимиром Александровичем, снятое в марте 1995 г. на видео по инициативе профессора Л.В. Левшина для музея истории нашего факультета.

Ведущая. Продолжая серию видеозаписей бесед со старейшими профессорами физического факультета университета, мы сегодня пригласили к нам в гости в музей истории физического факультета доктора физико-математических наук, лауреата Государственной премии СССР и также лауреата Ломоносовской премии, заслуженного профессора Московского университета, 12 лет возглавлявшего кафедру акустики на нашем факультете, Владимира Александровича Красильникова. Владимир Александрович! Мы, проводя наши записи, обычно не ограничиваем тему бесед, предоставляя, так сказать, свободу нашим интервьюируемым в выборе темы, но все же основным, так сказать, стержнем этих бесед является история нашего факультета. И в связи с этим, о чем бы Вы нам хотели сегодня рассказать?

В.А. Красильников. Ну я, во-первых, считаю, что вот это начинание (я уж не знаю, как назвать, кабинета истории физики или отдела истории физики?), в котором сейчас я тоже участвую, — это очень полезное и важное дело! Ведь время летит, и все уходит безвозвратно! И мы очень мало что знаем, в сущности, про историю физического факультета. Где-то все это лежит в архивах, которые читают только те люди, которые занимаются собственно историей физики. Я вспоминаю, что некоторое время тому назад, когда был кабинет истории физики, ну лет 10-12, они почему-то занимались совсем другими вопросами. Например, работы проводились, посвященные очень известному оптику из Петербурга академику Рождественскому, который великий, можно сказать, наш ученый, но это к физическому факультету не имеет никакого отношения. Поэтому я считаю, что вот это начинание — очень и очень полезно. Я думаю, что потом из тех разговоров, которые будут с разными людьми, особенно с такими, можно сказать, динозаврами-ископаемыми, к числу которых я могу себя отнести, будет очень и очень большая польза. Многое еще, я, например, знаю, что мало кто знает о физическом факультете. Также это касается и других.

Что я хочу сегодня рассказать? Я немножко расскажу о себе сначала, о своей биографии, как я дошел до жизни такой, а потом в перемежающемся таком тоне, но может быть, сохраняя некоторую последовательность, я расскажу как раз о тех некоторых фактах в истории физического факультета, с которыми я более или менее знаком, расскажу о людях, с которыми я встречался, ну и вообще расскажу о том долгом периоде моей работы на физическом факультете, а я работаю на физическом факультете на полной ставке с 1950 года (страшно вспомнить!), а до этого я еще шесть лет работал как совместитель. Вот примерно я так и хочу построить свое сообщение.

Я родился в городе Симбирске на Волге, теперь это город Ульяновск с 24 года. Вырос там в семье преподавателя гимназии, потом рабфака. Потом после окончания школы, а тогда была девятилетка, я поступил в Казанский университет, где проучился два года, после чего перевелся на физический факультет Московского университета — на наш факультет, который закончил весной 1935 года. Дипломную работу я выполнял под руководством академика впоследствии, а тогда профессора Михаила Александровича Леонтовича, работая в теоргруппе... тогда еще не было, а впрочем, может быть, и была кафедра теоретической физики, возглавляемая Игорем Евгеньевичем Таммом. Так что, в сущности, я получил образование физика-теоретика, но обстоятельства так сложились, что впоследствии я, хотя и занимался теорией, но только в прикладном аспекте, а в целом жизнь моя прошла так, что я занимался в общем экспериментальной физикой. Дальше после окончания факультета я по направлению был послан в Горьковский университет, где проработал два года. И в 37 году вернулся в Москву и по предложению Михаила Александровича Леонтовича я попал в Институт так называемой теоретической геофизики Академии наук, где работал до 50 года с перерывом военных лет, когда мы в группе с профессором Хайкиным и Леонтовичем работали на военном заводе № 465 и занимались радионавигацией. А завод сам занимался радиолокацией, он делал радиолокационные станции в английском варианте, которые назывались СОН (станции орудийной наводки). Тут я вынужден был всю войну, начиная с сорок примерно второго года по конец войны (с начала сорок второго года) летать на самолетах, заниматься наладкой радиолокационной аппаратуры. Когда война подошла к концу, я снова вернулся в Институт геофизики, а уже потом я вернулся в университет, где продолжаю работать до сего времени. Вот примерно кратко моя так сказать научно-педагогическая и научная деятельность за эти годы, о которых я сказал. Тут я пропустил, может быть, некоторые вещи, связанные с некоторыми особенностями. В частности, я когда работал в Академии наук в Геофизическом институте, мы были в эвакуации в Казани, потом вернулись по распоряжению Государственного комитета обороны и работали на этом радиолокационном заводе. Вот я примерно сказал все, что я из себя собственно в данный момент представляю. Сейчас я просто профессор кафедры акустики, читаю лекции.

Ведущая. По сути дела, вся Ваша научная жизнь была связана с наукой акустика?

В.А. Красильников. Не совсем, но в общем почти что да. Современная акустика (я немножко скажу об этом в популярном виде) — это очень широкая наука, которая охватывает массу разделов физики (сейчас ни одной области физики нет, где бы не применялись акустические методы), а также с очень широким полем человеческой деятельности. Ну возьмите радио, телевидение, видеозапись, музыкальная акустика, общение между людьми, наконец (когда мы разговариваем). Хотя есть такая поговорка «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать», но попробуйте вы лишиться слуха напрочь, когда уж никакие...

Ведущая. Лучше не пробовать!

В.А. Красильников. Да, лучше не пробовать! Так что акустика — это очень широкая область... здесь и медицина, и транспорт, частично сейсмология, атмосферная акустика, наконец, очень важный раздел гидроакустики, потому что в воде не распространяются радиоволны, а распространяются только звуковые, причем на очень большие расстояния, поскольку в воде поглощение, потери энергии звуковой волны примерно раз в тысячу меньше, чем это имеет место в воздухе.

Ведущая. Понятно. И из этого большого так сказать научного Вашего наследия какие бы Вы работы выделили свои?

В.А. Красильников. Ну у меня довольно много работ, как и собственно своих, так и в большей степени, может быть, с моими учениками. Это, пожалуй, два направления, которые я бы хотел, может быть, отметить. Первое направление, которое связано с первыми, начальными моими научными работами, — это вопросы распространения звуковых и электромагнитных волн, т.е. радиоволн и света в такой неоднородной движущейся турбулентной среде, какой является атмосфера. Начиная эту работу еще в Геофизическом институте, я продолжал ее и после возвращения на факультет, и в 53 году защитил докторскую диссертацию как раз на эту тему «Распространение звуковых и электромагнитных волн в турбулентной атмосфере». Теперь это направление чрезвычайно широко развилось. Надо сказать, что современная, например, оптика, лазерная в особенности, имеет очень большие, такие специфические особенности, которые определяется как раз неоднородностью и сложностью движений потока воздуха в атмосфере. Кстати, я вспоминаю, что один из моих оппонентов был такой, как его теперь называют, я бы сказал с основанием, великий математик нашего времени, это — Андрей Николаевич Колмогоров. Интересно, что второй оппонент мой был такой теперь академик, давнишний уже Леонид Максимович Бреховских, а третий — Самсон Давидович Гвоздовер. Так вот, Андрей Николаевич Колмогоров, у которого я работал на семинаре и поэтому работу эту он мою знал, в своем выступление он просто очень кратко, в трех-четырех фразах буквально сказал следующее, что: «Да, работу эту я знаю, она очень интересная. Мне кажется, что на основании этой работы Владимиру Александровичу вполне может быть присуждена степень доктора физико-математических наук».

А тут я еще вспоминаю очень интересный момент. Ведь это где-то надо отметить, что Андрей Николаевич был же профессором (и академиком в то же время) — профессором Московского университета, на мехмате всю жизнь проработал. Я вспоминаю такую вещь. Когда мы с женой приехали в его загородный дом, примерно вот в это же время в марте на машине, я смотрю, что это такое за баба идет какая-то на лыжах? Потом, когда она подошла близко, это было уже около дома (по-моему, Комаровка называлось это место — дом, где они жили с академиком Павлом Сергеевичем Александровым) оказалось, что это — Андрей Николаевич! Потом Андрей Николаевич пригласил меня к себе в дом, а жена осталась в машине. Тогда еще машины были Москвич 401, если Вы знаете, горбатенький такой. Да…, эта машина была хорошая, в особенности кузов. Так потом я был у него дома, мы поговорили по существу, и я обратил внимание, а потом мне уже об этом и другие сказали, что у него висел дома такой плакат, ну не плакат, а бумага, которая легко читалась на стене: «Гость нужен хозяину также, как воздух, но если воздух не выйдет, человек умирает. Т.е. это — намек на то, что не надо засиживаться. Это из восточных каких-то таких выражений. Так вот, поскольку эта диссертация была посвящена не только звуку, но и распространению электромагнитных волн, радио и света, то можно сказать, что я занимался не только акустикой.

Кстати, перед этим я занимался еще радиолокацией на заводе. Это на меня наложило большой отпечаток, потому что это выбило меня из колеи теоретической физики, я бы сказал. Я сидел буквально, когда начал работать в университете, буквально сидел перед осциллографом с паяльником в руках и занимался различного рода радиосхемами. В том числе вот мы делали прибор для измерения скорости полета артиллерийского снаряда. Кстати, таких изделий мы сделали порядка десятка. Один из моих коллег, техник ездил в Китай, поскольку эти приборы Китай закупил. Но в основном, конечно, я занимался акустикой. И вот две работы, два направления, о которых я хотел сказать. Это первое — то, о чем я, в сущности, начал уже говорить. Это вопрос распространения звуковых волн в экспериментальном главным образом виде в атмосфере, влияние условий атмосферы. Причем, эти работы имели значение не только для акустики атмосферной, где они давали возможность сказать о том, как, чем, какими особенностями обладает звук при его распространении, флуктуации, т.е. перемены такие фазы, фейдинги, замирания. Это мы видим, в частности, и в мерцании звезд — это тоже впервые мое такое было сделано предположение. Почему мерцают звезды? Их свет, проходя в приземном слое атмосферы, ну и не только в приземном, а вообще в атмосфере, за счет флуктуаций коэффициента преломления испытывает флуктуации яркости (воспринимаемые как мерцание звезд), а плюс к тому дифракционное изображение в телескопе испытывает дрожание, что кстати затрудняет астрономические наблюдения, поэтому их делают, как правило, все таки находясь высоко в горах или на спутниках или на аэростатах и так далее.

А второе мое направление — это так называемая нелинейная акустика. Дело в том, что практически все процессы в физике в той или иной степени всегда нелинейные. Нет прямой пропорциональности между воздействием и откликом на это воздействие. Всегда имеются, если говорить на языке уравнений, так называемые квадратичные, а может быть и кубичные члены в волновом движении. А волновое движение, как мы знаем, описывается в отличие от теории колебаний уравнениями не в полных, а в частных производных, что гораздо более сложно. Волна, а не какая-то локализованная масса, колеблющаяся. Так вот, нелинейная акустика — это были одни из первых работ, которые мы начали делать вместе Львом Константиновичем Зарембо в середине 50-х годов. Нами были открыты явления генерации гармоник, т.е. синусоидальный гармонический сигнал по мере распространения вдруг (подчеркну синусоидальный именно сигнал), вдруг обогащался гармониками: вторая гармоника, третья, т.е. двойная частота, тройная и т.д. И плюс к тому замечалось даже при сравнительно небольших интенсивностях звука сильное поглощение для так называемой не расходящейся, а плоской волны, у которой энергия в принципе постоянна, но с течением времени она естественно гаснет за счет потерь энергии, ее диссипации. В первую очередь за счет вязкости и теплопроводности, конечно, эта энергия поглощается, но в линейном случае, когда есть прямая пропорциональность между воздействием и откликом на это воздействие. И здесь появляется новая особенность в поведении поглощения, возникает нелинейное поглощение. Вот — эта область, она сейчас чрезвычайно широко развилась: и в жидкостях, и в твердых телах, так сказать в конденсированных системах, где раньше считалось, что напряжения, деформации, закон Гука совершенно линейны, а на самом деле при больших интенсивностях линейность теряется, в особенности, если эти тела являются неоднородными, такими как (я уж не говорю про кристаллы, там эффект есть, но он меньше) сталь или какие-нибудь там сложные конструктивные материалы и т.д. Вот эти два направления я хотел бы и отметить, не говоря о том, что я потом занимался, естественно, другими направлениями в акустике, которые возникли за последние 20-30 лет. В особенности сейчас развилось направление так называемая акустоэлектроника, когда звук распространяется, скажем, в таких кристаллах, которые с одной стороны обладают механическими свойствами, потом там есть свободные электроны, потом там есть свойства, их характеризующие как полупроводники и как реагирующие на оптические волны. Целый конгломерат таких особенностей в этих кристаллах приводит к разнообразному поведению распространяющихся в них акустических волн, что находит очень большое практическое приложение в вычислительных устройствах, телевизорах, ультразвуковых задержках, радиолокационных станциях, фильтрах и т.д. Вот примерно ответ на Ваш вопрос, вкратце.

Ведущая. Владимир Александрович, Вы на факультете больше, чем 55 лет, да? За этот немалый срок, наверное, у Вас было очень много интересных встреч. Вы, наверное, общались с какими-то интересными, известными людьми. Поделитесь воспоминаниями?

В.А. Красильников. Да, это очень такой широкий вопрос, о котором можно говорить сколько угодно. Действительно, время уходит, и уж людей-то мало осталось, с которыми я был как-то знаком. Я, может быть, начну с того же самого Андрея Николаевича, с которым, правда, тесных общений у меня не было. Ну, я был у него на семинарах, потом вот он был оппонентом у меня. Потом его ученик, впоследствии академик, был лучший мой друг, который, к сожалению, в 89 году умер в возрасте 71 года, это — Александр Михайлович Обухов. Есть такой знаменитый теперь закон в гидродинамике, в аэродинамике, в океанологии, это — так называемый закон двух третей, который одновременно и двумя разными способами Андрей Николаевич и Александр Михайлович Обухов получили теоретически. Он экспериментально сейчас обнаружен в буквально тысячах экспериментов в десятках лабораторий, как в случае атмосферы, так в случае моря. Вот, значит, Обухов, потеря которого была для науки очень тяжела, но также и для всех близких, окружающих. Он был замечательный человек, писал стихи, между прочим, неплохо. Затем Андрей Николаевич Тихонов — математик, которого тоже, к сожалению, сейчас нет, с которым мы имели некоторые, такие уже просто житейские общения, заведующий кафедрой математики. Потом стал деканом факультета вычислительной математики. Последнее время он работал там. Затем я вспоминаю Василия Владимировича Шулейкина. Здесь я могу вспомнить даже одну такую забавную, может быть, вещь. У него был большой такой том. Он был специалист по физике моря. Одно время был даже в чине капитана первого ранга (даже в военной форме приходил на факультет), директором гидрометслужбы во время войны, в частности, это был очень важный пост. Так вот, у него была такая книга «Физики моря» (он был широким специалистом в этой области), где, в частности, по ошибке типографии или как-то еще получилось, что примерно четверть страницы этой толстой книги была напечатана на санcкритском языке, потом стояла запятая, а дальше были слова «откуда видно, что древние египтяне занимались интенсивно каботажным плаванием на северном побережье Средиземного моря». Вот была такая книга. Ну, еще Евграфий Сергеевич Кузнецов. Мы с ним общались в основном, когда я работал в Академии наук, но он был также профессором Московского университета. Он был очень-очень такой милый, скромный человек. И работал он в то же время еще в гидрометслужбе. И вот, поскольку предсказание погоды в те времена еще было довольно на таком среднем, если не сказать больше, уровне...

Ведущая. Ну, и сегодня так.

В.А. Красильников. Ну нет! Сегодня я бы сказал, что прогноз на несколько дней — этот прогноз, как правило, все таки соблюдается. Кстати говоря, напомню, что в Англии, например, (это — известный факт), поскольку эта страна находится в Атлантике и подвержена очень резким переменам погоды, несколько веков тому назад тех людей, которые давали неверный прогноз, их просто приговаривали к смертной казни. Так вот, Евграфий Сергеевич работал в гидрометслужбы, а погода не всегда предсказывалась правильно, даже кратковременный прогноз не соблюдался. После очередного такого провала в прогнозе погоды его мать, когда он приходил домой, спрашивала: «Евграф, ну неужели у вас в институте нет барометра?»

Ну что я могу сказать о своих других встречах. Ну, конечно, сейчас я бессистемно об этом говорю. У меня была большая дружба с Рэмом Викторовичем Хохловым, который несколько лет до его трагической кончины был ректором нашего университета. Мы с ним вместе в 1974 году вдвоем ездили на конференцию по нелинейной как раз акустике в Копенгаген (Дания), где мы с ним очень хорошо подружились. Когда я, вернулся из Мадрида в 77 году, будучи там на международном акустическом съезде (это целое, огромное такое мероприятие под эгидой ООН, раз в три года совершающееся, которое охватывает все разделы акустики), так вот, когда я вернулся в августе 77 года, я тогда работал еще по совместительству в Акустическом институте начальником отдела, я приготовил, купив в Мадриде, такой плакат о бое быков — красочный такой плакат, тореро с быком, с красным плащом, со своей шпагой, и бык этот черный, рогатый на него, а он увертывается, и там фамилии крупными буквами этих самых тореро. Я одну фамилию такую переделал с помощью своих друзей на кафедре на Хохлова — Р.В. Хохлов. И вот хотел ему преподнести в виде шутки. Звоню из Акустического института в секретариат Рема Викторовича, а там Надежда Порфирьевна, по-моему, была его секретарь или один из секретарей, она сказала, что «А его нет». Я говорю: «Как нет?» «Ну нет... нет» и повесила трубку. Я подумал, не случилось ли что, сразу вскочил в машину, приехал и здесь вот я узнал о такой трагической его участи, когда он погиб вот при восхождении на Пик Коммунизма.

Сергей Николаевич Ржевкин, которому я очень благодарен, также как и Леонтовичу, поскольку когда я приехал в Москву, у меня некоторое время был перерыв в моей работе, порядка месяца. Сергей Николаевич Ржевкин — основатель кафедры акустики, которая была организована кстати в 1943 году. Недавно 50-летний юбилей этой организации мы отмечали. Сергей Николаевич был, конечно, весьма интеллигентный человек, очень много сделавший в области акустики, очень много сделавший для развития акустики в целом, наряду с Николаем Николаевичем Андреевым — академиком, который организовал Акустический институт, носящий его имя. Кстати говоря, с ним тоже у меня были многие встречи, поскольку года три, после того, как я проработал вместе с Львом Константиновичем Зарембо в такой Лаборатории анизотропных структур Академии наук, где мы собственно и начали заниматься нелинейной акустикой в жидкостя, так вот, потом, когда неожиданно умер организатор этой Лаборатории, член Академии архитектуры Андрей Константинович Буров, нас (эту группу) перевели в Акустический институт. Николай Николаевич умер уже в довольно солидном возрасте на 91 году. Я помню, что когда он меня пригласил как-то под конец своей жизни к себе домой обсуждать биоакустические проблемы, вот тогда я понял, что значит возраст, и понял, что все те события, какие-то мелкие, крупные, которые всегда нас как-то такое занимают, какие-то мелочи жизненные, все это ничто по сравнением с человеком, который уходит из жизни. Хотя мы и говорили о биоакустике, но чувствовалось, что все это ему, грубо говоря, до лампочки. Ну это нехорошо я говорю, но во всяком случае это очень уже чувствовалось, что ему все становится безразлично.

Ну многих таких людей я мог вспомнить, но тут я боюсь, что это совершенно необъятная тема, потому что за мои годы столько прошло людей. У меня даже иногда бывает такое желание — выписать тех людей, а иногда даже пытался я это делать, которые в возрасте, старше меня или в возрасте, моложе меня, которые как-то ушли уже так из жизни.

Ведущая. Владимир Александрович! Ну у Вас, наверное, и много учеников? Есть ли среди них интересные люди?

В.А. Красильников. Да... учеников у меня довольно много... надо сказать, что из под меня в кавычках вышло человек около 30 кандидатов наук и человек около 10, может быть, даже 11 докторов наук. Я могу сейчас некоторых немножко как-то охарактеризовать. Вот Лев Константинович Зарембо, с которым мы проработали вместе, начиная с того времени, как я руководил его дипломом в 53-м году, и до настоящего времени мы с ним работаем. Пока никаких ссор между нами не возникало. Я уже теперь в определенной степени могу считать его учителем, а не то, что он мой ученик. Раньше было, конечно, наоборот. Потому что потенциальный ресурс его сейчас, конечно, выше, чем мой. Все-таки года, хотя и ему 70 лет исполнилось. 

Совещание «Нелинейная гидроакустика-76». В президиуме В.А. Красильников и Л.К. Зарембо.

 

А все-таки 70 лет и 82 года с небольшим — это разница большая, особенно в последние годы, там по экспоненте все ухудшается. Затем такие мои доктора, как Татарский, например, (член-корреспондент большой академии, он сейчас, правда, в Америке работает), затем Гурвич (это все из той группы, где Зарембо, кстати, был) — доктор наук, работает в физике атмосферы, лауреат премии государственной, если не ошибаюсь. Последние мои доктора — скажем, Игорь Юрьевич Солодов, его 50-летие мы будем в середине июля отмечать, 12-го, по-моему, июля. Недавно у нас отмечалось 60 лет Бурову, который тоже мой ученик, лауреат Государственной премии — один из самых, самых способных моих учеников. Сейчас он успешно работает в области обратных задач так называемой гидроакустики, ну и вообще гидроакустики. Затем еще такие доктора как Вадим Иванович Павлов, он в основном теоретик, он долгое время уже работает во Франции, по-моему, по контракту, Крылов, который работает в Нотингемском университете в Англии, тоже по контракту, Затем такой член-корреспондент Академии наук Акуличев. Я не могу сказать, что он полным моим учеником является, но последние годы перед защитой его докторской диссертации в Акустическом институте проходили при моем непосредственном участии. Он сейчас работает во Владивостоке. Ну и некоторых еще, я могу пропустить, сейчас не вспомню.

Ведущая. Владимир Александрович! Вы, наверное, участвуя в конференциях всевозможных, полмира объездили?

В.А. Красильников. Да, было такое дело. Я подсчитал, что несмотря на то, что выездные дела не всегда аккуратно проводились, но мне пришлось участвовать в одной из самых первых наших поездок ученых за рубеж. Это было в 56 году, как раз во время хрущевской оттепели. Мы ездили на 3-й международный акустический конгресс в Соединенные Штаты, город Бостон. Среди участников этого, так сказать, путешествия были Николай Николаевич Андреев, Леонид Максимович Бреховских, потом Ноздрев, потом такой Лысанов и представленные к нам, по-видимому, из Госдепа в Америке и из советского посольства. Это было в диковинку и для наших посольских работников, потому что, если сейчас, когда вы приезжаете куда-нибудь, они же заняты все своими нужными и ненужными делами, в частности, личными, и им до лампочки вопрос о том, кто там приехал, и они совершенно к этому равнодушны, то тогда, когда мы потом из Нью-Йорка приезжали в Вашингтон представиться в Посольство, нас встречал и провожал сам посол.

Ведущая. А как его фамилия?

В.А. Красильников. Его фамилия была Дубинин, если я не ошибаюсь, в то время. Нет? Ну вот я не знаю как.

Ведущая. А какой год это было?

В.А. Красильников. Это был, как я уже сказал, 1956-ой. После этого мне приходилось в Америке еще 3 раза побывать. Последний раз я там был, по-моему, в 76 или 75 году. Потом я работал три месяца (на больший срок я не согласился там быть, а меня приглашали туда на год) в Китае, а именно в Нанкинском университете и жил в то же время несколько дней в Шанхае, где были конференции по ультразвуку, потом в Пекине, конечно, где принимали, провожали. Китай на меня произвел очень большое впечатление, Тем более, в те годы у нас были очень хорошие взаимоотношения. Как раз, когда я уезжал, это был 60 год, начались трения, и уже отношение к нам стало меняться. Потом я был в Испании, как я уже сказал, два раза в Англии был на конференциях, в Польше был, читал лекции там, в Венгрии на международном конгрессе. Так что вот мир я в научном плане и в плане просто уже познавательном, по крайней мере Северное полушарие, довольно хорошо себе представляю.

Ведущая. Владимир Александрович! Но, наверно, акустика все же не единственное Ваше пристрастие в жизни, может быть, что-то есть еще для души?

В.А. Красильников. Ну конечно! А как же иначе! Жизнь есть жизнь, со всеми ее особенностями, и треволнениями, и горем, и страданиями, и радостями. А что касается моего, так сказать, будем говорить хобби, что-ли, то я, вообще говоря, в определенной мере спортивный человек. Я детство свое провел на берегу Волги, в городе Ульяновске. Это — лодка, вода. Потом мои школьные товарищи были такие, которые заставляли меня ходить по окрестностям, занимались орнитологией, в частности. А потом эта любительская спортивная такая что-ли деятельность, она продолжалась всю жизнь. И надо сказать, что я на этом поплатился. Поплатился в том смысле, что, хотя я и маленький с виду человек, но силы у меня было (да и сейчас она еще некоторая осталась) много. И поэтому я позволял себе некоторые такие что-ли вещи, которые вообще не надо было делать. Т.е. для меня никаких ни гор (а я занимался некоторое время и альпинизмом, и горными лыжами), ни гор, ни каких-нибудь непроходимых лесов или болот, ничего не существовало, я пер, как говорится, на пролом. На этом поплатился. Дело в том, что я в определенной степени почти что потерял свой левый глаз. У меня была дважды отслойка сетчатки, две операции. Поэтому фактически у меня прямого зрения на левом глазе нет. Ну какие мои хобби? Это вот рыбалка, с Волги она пошла еще, а теперь я занимаюсь только, но в последнее время все меньше и меньше, конечно, но все таки я занимаюсь спортивным рыболовством на реках, которые имеют медленное течение. Там надо использовать такой способ — на водросли ловить рыбу. Это очень интересно. Нужно стоять по пояс в теплой воде и ловить в жаркий день, когда обычно рыба не клюет ни на что, а вот на водросли она клюет. Затем, конечно, лыжи. Вот в этом году я только три раза сумел сходить на лыжах в парке поблизости от того места, где я живу. Но этот год такой, совсем уже неудачный, по-моему, сиротская зима, и снега много и оттепели все время. Ну и наконец охота, но охота такая, это не то, что на кабана там, на лося, а охота весенняя и осенняя. Т.е. весной — это тяга на вальдшнепа, а осенью — это все-таки некоторые возможности бывает поехать, пострелять уток. Вот примерно такие мои хобби.

Ведущая. Хорошо. Ну тогда все, Владимир Александрович. Большое Вам спасибо, что Вы к нам пришли.

В.А. Красильников. Да, я здесь одну ошибку допустил, в заключение я хочу сказать. Я что-то мало сказал об истории физического факультета. Вот это то, о чем, собственно, нужно было больше говорить. Я, может быть, позволю себе еще несколько слов сказать. История физического факультета должна быть написана, причем написана должна быть объективно. Здесь не время сейчас мне говорить о том, как всегда в любом учреждении бывают разные группы, они между собой находятся в некоторых трениях, если не сказать больше иногда. Это целый раздел, область... и довоенная и послевоенная и после в какой-то мере. Здесь очень много можно говорить и за и против, я этого не касаюсь. А вот что касается своих учителей, это тоже входит в историю факультета, я два слова могу сказать. Во-первых, я хотел бы вспомнить такого Юрия Геннадиевича Рабиновича, преподавателя математики, который давно-давно уже ушел из жизни, но который привил нам очень большую любовь к математике. Это был такой исключительный преподаватель, который, не жалея ни сил, ни здоровья, заставлял нас сидеть, сдавать ему экзамены почти-что до часу ночи, до того, как перестало ходить метро и как мы должны были добираться до Стромынки на последних поездах.

Ведущая. Он лекции читал или семинары вел?

В.А. Красильников. Он читал лекции по функции комплексного переменного, в особенности он любил эту область — конформные отображение там. Потом читал матфизику, в частности, очень большой раздел у него был по интегральным уравнениям, уравнениям Фредгольма. Он привил нам очень большую любовь. Из нашего выпуска, в котором мне посчастливилось работать, были многие, которые достигли больших, я бы сказал, высот в науке. Из них я могу упомянуть, в частности, Михаила Владимировича Волькенштейна, члена-корреспондента Академии наук, который недавно (года два назад) умер, потом ныне здравствующего Евгения Львовича Фейнберга — ядерщика, работающего в ФИАНе, ну и многих других. Потом у меня была некоторая такая дружба, мы вместе в Коктебеле несколько лет отдыхали с Млодзеевским, которого мы все хорошо знаем за его блестящие лекции по общему курсу физики и за его эксперименты.

Ведущая. А как он читал лекции, Вы не помните?

В.А. Красильников. Он читал лекции... Ну, видите, в чем дело, я должен сказать, что лично мне не приходилось слушать его лекции. Может быть, одну, две лекции я вспоминаю. Во-первых, он был очень всегда элегантен, расхаживал в нашей аудитории большой перед кафедрами. Блестящим образом ему помогали демонстраторы. В общем, все студенты были, по-моему, в восторге от его лекций. Шутил очень часто и вообще был человек такой жизнерадостный. Из старого здания я многих еще помню, конечно. Читал лекции нам по электронике Романов — очень старый профессор, очень интересные были его лекции. Игорь Евгеньевич Тамм читал лекции очень быстрым и разговорным языком, но очень содержательно и интересно. Вспоминаю также еще, поскольку я в теоретической группе был, лекции Юрия Борисовича Румера. Он только что вернулся из Германии тогда, в клетчатых таких брюках, крагах. Я вспоминаю один полуанекдот. Думаю, что это — действительно не анекдот, а факт. Как-то он был председатель группы, которая ездила в Казанский университет с тем, чтобы провести там какие-то поздравления, что-то в этом роде. И когда послали телеграмму для встречи этой делегации профессоров, там написали следующее: «Делегация профессоров Московского университета выехала. Профессор умер». Букву Р пропустили. И там на эту встречу пришли с оркестром, с подобающими цветами, сколько там, три что-ли, полагается? Вот такой казус совершился. Ну я могу еще много, конечно, своих воспоминаний рассказать. Но я, откровенно говоря, не совсем готовился. Извините меня, пожалуйста. Поэтому, может быть, на этом закончим?

Ведущая. Конечно! Большое Вам спасибо, Владимир Александрович! Но экспромт, наверное, всегда бывает более удачным, нежели подготовленная речь. Спасибо большое!

В.А. Красильников. Спасибо. Спасибо. Я не скажу, чтобы я был доволен... я лично не очень доволен своим выступлением или как тут его можно назвать...

Текст для печати подготовлен В.Г. Можаевым.