Война перевернула всю нашу жизнь и судьбы людей. В 1941 году, когда началась война, мне еще не исполнилось 17 лет, но через год я был уже на фронте. Жил я тогда с родителями в городе Грозном, прекрасном южном городе, очень зеленом городе, утопающем в садах, несмотря на то, что это был центр нефтяной промышленности с дымящими трубами заводов, промыслами, нефтяными резервуарами и озерами мазута. А город был тогда окружен казачьими станицами... Война нарушила мои планы поступить учиться в Московский университет на физический или химический факультет. Но, учитывая реальную обстановку, я не пренебрег возможностью учиться в Грозненском нефтяном институте, тем более, что этот неплохой институт укрепился благодаря приезду после начала войны профессоров из Москвы и Ленинграда.
  Между тем в конце 1941 года положение на фронте стало тяжелым. Немецкие войска подошли к Москве. Овладеть Москвой им не удалось, после чего, изменив свои планы, они бросили главные силы на Юг. Была оккупирована Украина, пал Ростов-на-Дону, возникла угроза для всего Кавказа. В связи с этим студентам нефтяного института, и мне в том числе, пришлось вместо учебы строить оборонительные сооружения около Грозного, а до этого собирать на полях нужный для фронта хлопок. Зимой положение на фронте несколько стабилизировалось, был освобожден Ростов. Но ненадолго, в начале года на Юге началось новое немецкое наступление, снова был захвачен Ростов, началось наступление по всему Северному Кавказу, хотя, конечно, главный удар был направлен на Сталинград.
В такой обстановке в июне 1942 года я был призван в ряды Советской армии и перед отправкой на фронт для подготовки был направлен в Дагестан, где был распределен в батарею 120 мм минометов в 1341-й стрелковый полк 319-й стрелковой дивизии. Так я стал сержантом минометчиком-наводчиком. Боевое крещение наша батарея и 1341-й полк приняли в октябре 1942 года во Владикавказе. Проникнув в Северную Осетию из Кабардино-Балкарии, мощная немецкая группировка должна была после захвата Владикавказа выйти к нефтяному Грозному и далее в сторону Баку, а, с другой стороны, через Военно-Грузинскую дорогу войти в Грузию. Погода благоприятствовала немецкому наступлению: была теплая ясная кавказская осень, и немецкая авиация господствовала в воздухе, отыскивая наземные цели и развлекаясь охотой на не успевших спрятаться людей.
Запомнился день 7 ноября. Наша батарея, потеряв связь с командованием, отошла к Беслану и заняла оборону на берегу Терека. В этот (праздничный для нас) теплый солнечный день немецкая авиация с раннего утра и до заката солнца бомбила этот небольшой город, особенно усердствуя вблизи железнодорожной станции. А между тем в городе не было никаких военных объектов — мы-то это знали. Около станции был пустой элеватор, на железнодорожных путях — пара емкостей с патокой. И никаких военных, кроме нашей батареи, и никаких представителей гражданских властей, а жители города разбежались, бросив свои дома. Безрезультатная бомбардировка Беслана была безусловным промахом немецкого командования, а точнее немецкой разведки, которые не учли, что в России не все происходит в соответствии с логикой. С точки зрения логики и стратегии Беслан должен был быть опорным пунктом нашей обороны Владикавказа, поскольку это узловая станция, откуда идет единственная железнодорожная ветка на Владикавказ.
После бомбардировки Беслана нашему комбату удалось, наконец,  установить связь с командованием дивизии, и в дальнейшем мы перемещались в треугольнике между Владикавказом, Бесланом и Ардоном. Между тем погода испортилась, стала сырой и холодной, и немецкая авиация уже не могла проявлять активность. Немецкое командование сделало еще одну ошибку, так как не смогло обеспечить снабжение своей группировки под Владикавказом боеприпасами и горючим, в результате чего группировка была обескровлена и отброшена в сторону Кабардино-Балкарии, бросив вооружение —танки и машины.
Тем не менее, немецкие офицеры верили еще в скорую победу Германии. Я оказался переводчиком на допросе раненого немецкого офицера с перебинтованной головой, который рассуждал довольно философски и в то же время нагло. Он сказал, что готов рассказать все, что от него хотят услышать по поводу его воинской части и командования, но вопрошал: «Зачем вам все это нужно? Вы ведь проиграли войну и вам нужно сдаваться». Согласно сообщениям немецкой печати (которыми располагали немецкие военнослужащие) немцы продолжают держать в окружении Москву, кроме того, они завершают уничтожение русских войск в Ленинграде и они овладели Сталинградом. Присутствовавшие при этом наши офицеры готовы были немедленно расстрелять этого наглого фрица, но комбат остановил их, заявив, что должен отправить этого пленного в штаб дивизии, а там пусть разбираются.
Однако простые немецкие солдаты думали иначе, чем этот офицер. Я недавно с огромным интересом прочел в нашей газете «Советский физик» воспоминания немецкого солдата, который воевал под Владикавказом как раз против нас. Немецкие солдаты по его словам думали не о скорой победе, а о том, как уцелеть в той жестокой войне, и ради этого готовы были прострелить свою ногу, чтобы попасть в госпиталь, а не в жестокую мясорубку на поле боя. Этот солдат вспоминает, что очень боялся наших танков и что под Владикавказом их очень беспокоили ночные бомбардировки, которые совершали наши летчики. Мы там тоже неоднократно были свидетелями того, как в полной темноте над нами жужжали самолеты и сбрасывали бомбы. Мы знали, что летали наши летчики на кукурузниках, но не могли понять, как они ориентировались в полной темноте и целенаправленно бросали бомбы. Теперь стало известно, что этими летчиками были наши девушки, бывшие студентки нашего Московского университета, и среди них Женя Руднева, которой посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. Не зря говорят, что мир тесен!
После окончания операции под Владикавказом и понесенных потерь нашу дивизию расформировали, а нашу батарею включили в состав 6-й гвардейской бригады, после чего перебросили на другой, более северный, участок фронта к Моздоку. В отличие от благодатной осетинской равнины, примыкающей к Владикавказу, расположенной между Главным Кавказским хребтом на юге и Терским хребтом на севере и многочисленными реками, район, примыкающий к Моздоку, — это сухие степи, полупустыни и даже пустыни. И в соответствии с этим изменился характер военных действий. До нашего прихода в районе Моздока в течение более месяца шли упорные бои и за это время немцы соорудили достаточно надежные укрытия и блиндажи. Оттуда они днем и ночью обстреливали нас. Наша батарея понесла потери. От попадания мины в землянке погиб весь расчет. Мне, хотя я находился в нескольких шагах от места взрыва, повезло. Чтобы отрезать немецкую группировку, наша бригада по пескам вышла к Моздоку.



После того, как судьба Моздока была решен, нас снова погрузили в вагоны и эшелон   вокруг всего Кавказа через Баку и Тбилиси перебросили в Туапсе на берег Черного моря. Отсюда мы должны были, пройдя через горные перевалы, выйти к Краснодару, чтобы соединиться с нашими частями, наступающими по равнине с востока. Двигались мы за отходившими немцами по горам. Условия были тяжелыми. Изматывали бесконечные подъемы и спуски. Никаких населенных пунктов по дороге не было, а погода не баловала: то пойдет дождь, то снег, то ударит крепкий мороз, а укрыться было негде. Если после дождя подмораживало, то шинель превращалась в ледяной панцирь, который приходилось носить до тех пор, пока он не оттает под действием тепла собственного тела. Согреться было негде, а разжигать костер было нельзя, так как тут же немцы открывали огонь. Вдобавок кончилось продовольствие. Надежда была лишь на выход из гор на равнину. В конце концов, мы вышли на равнину, но у меня оказались обморожены ноги, а кроме того, надо было удалить застрявший в ноге осколок. С большим трудом меня довезли до берега Черного моря, а там по морю доставили в Сухум, и, наконец, в госпиталь в Кутаиси. Какая там была благодать: было тепло, была крыша над головой, была нормальная и притом горячая еда, и притом никто не стрелял. К счастью, у меня все обошлось без ампутации ступней. После госпиталя меня перевели в лагерь для выздоравливающих в Цагвери, недалеко от Боржоми, в 370-й запасной стрелковый полк. Но испытания на перевалах не прошли даром. Я заболел, попал еще в один госпиталь, откуда меня отправили для лечения домой, а затем, по прошествии нескольких месяцев, демобилизовали.